ЛЕЙБ-ГВАРДИИ ДИРЕКТОР

Книга называется "Дневники директора императорских театров. 1901-1903, Санкт-Петербург". Она вышла в издательстве "Артист", ее герой незабвенный Владимир Аркадьевич Теляковский - конногвардеец и выпускник Академии Генштаба, тайный советник и видный чин министерства двора, брошенный с тяжелой кавалерии на укрепление руководства театров и руководивший императорской сценой вплоть до революции.

Императорская сцена - это Александринский театр, петербургские балетная, оперная и французская труппы, Большой и Малый театры в Москве плюс театральные училища, бутафорские, мастерские, склады, медсанчасти и многое другое. Такое беспокойное хозяйство Владимир Аркадьевич принял в 1901 году (раньше он правил только московскими императорскими театрами, добросовестно описывая каждый свой день в дневниках, изданных тем же "Артистом" пять лет назад).

Теляковскому приходилось нелегко: рядом работал полностью реформировавший театральное дело Художественный театр, больно кусалась неряшливая, невнимательная агрессивная пресса, артисты требовали увеличения окладов, Александринским театром правила многомудрая Мария Гавриловна Савина, а Мариинским балетом - любвеобильная, прагматичная и агрессивная Матильда Феликсовна Кшесинская. С этой дамой не поладил предшественник Владимира Аркадьевича - и тут же лишился места. Оно и неудивительно: первой любовью именитой балерины был сам государь, на прощание пообещавший ей вечное покровительство, а нынешним гражданским мужем являлся великий князь Сергей Александрович, чуть что приезжавший о ней хлопотать: "Мы решились совсем оставить сцену...".

В придачу ко всему директор императорских театров нежно любил свою жену, театральную художницу-любительницу, и давал ей рисовать костюмы к некоторым спектаклям. Последнее обстоятельство ему тоже ставили в строку.

Но Владимир Аркадьевич Теляковский был основателен, настойчив и знал, когда надо уступить, а когда необходимо настоять на своем. Он дал волю Матильде Феликсовне, но в противовес ей выдвинул Анну Павлову, нежно приструнил Марью Гавриловну, подтянул администрацию, почистил труппы. Тайный советник лавировал между великими князьями, влиятельными артистками и министерством двора, в крайнем случае прося поддержки у часто посещавшего придворные спектакли государя. Он выжил в своем кресле и, основательно растеряв бывшие у него поначалу иллюзии, дождался прихода большевиков, когда некогда приведенный им в Александринку новатор Мейерхольд возглавил "Театральный октябрь". Такая судьба любопытна сама по себе - но Владимир Аркадьевич к тому же был человеком с идеями.

Конногвардейский полковник преданно любил искусство и в директорское кресло сел ради того, чтобы ему послужить: так, как его предки служили вере, царю и Отечеству. Теляковский привел на императорскую сцену художников-"мирискусников", Шаляпина, режиссеров мхатовского круга (мэтры Мариинского и Александринского театров приняли его нововведения в штыки).

Ему пришлось очень несладко: драматический театр в иерархии придворных увлечений занимал скромное место, зато балет любила вся столичная элита. Впрочем, "любила" слово неточное: великие князья и командиры гвардейских полков, главы департаментов и титулованные корнеты, директоры банков и выпускники пажеского корпуса разбирались в балете так же хорошо, как в скаковых лошадях, карточной игре или собственном родословии - это была их жизнь, и они не хотели, чтобы она менялась. Нововведения, которые осторожно проталкивал Теляковский, будоражили светское общество: для того чтобы выдержать волну всеобщего осуждения, ему порой требовалась вся его военно-придворная выдержка.

Он был умен, и многие из его мыслей кажутся свежими и на сегодняшний взгляд. Владимир Аркадьевич считал, что у искусства МХТ, стремящегося слиться с реальностью, есть естественный предел. "Московский Художественный театр оттого и обречен на застой, что задачей поставил себе дойти возможно ближе к стене реальности - то есть встать вплотную к жизни, дальше которой уже нет движения, а искусство должно иметь целью создавать такие предметы, которым нет подобных в природе". Cоображение спорное, но вполне живое.

Он смотрит "Дядю Ваню" в Художественном театре (об этом Теляковский писал в первом томе своих дневников), и спектакль ему решительно не нравится, а более всего противна бурно аплодирующая публика. Но постановка его не отпускает, и он возвращается к ней и на следующий день: Владимир Аркадьевич вдруг думает, что дядя Ваня и впрямь герой сегодняшнего времени, и от этой мысли ему делается жутко. Сам Теляковский далеко не чеховский персонаж: он служака и государственник, рьяный поклонник прекрасного и умеренный антисемит, человек чести и способный на самопожертвование прагматик - но прежде всего деятель. Представив, что его окружают рефлексирующие дяди Вани, Владимир Аркадьевич патетически восклицает: "А что же слава и мощь России?" Но под конец карьеры директор императорских театров отлично понимал, что о таких вещах говорить уже не приходится.

Свою профессиональную жизнь тайный советник прожил не зря. Он ругал вахтеров и бутафоров, воевал с московским театральным полицмейстером, приспосабливался к Кшесинской, следил за тем, чтобы воспитанники балетных классов были хорошо накормлены, а бухгалтеры не воровали - из этого сора складывались его дни, но было и иное. Директор сажал деревья, и они дали всходы: мейерхольдовский "Маскарад", выпущенный в Александринке 25 февраля 1917 года, был великим спектаклем, подытожившим и жизнь императорских театров, и судьбу империи. Но прежде Владимиру Аркадьевичу Теляковскому предстояло еще четырнадцать лет тащить на себе театральный воз - и это, надо полагать, будет описано в следующих томах его дневников.

Из дневников

31 мая - 8 июня 1901 г.

...Между 9 и 10 часами ко мне приехал Дягилев. Он мне сказал, что приехал неофициально, но по просьбе Великого Князя Сергея Михайловича, чтобы узнать, какая участь ждет в дальнейшем Кшесинскую. Кшесинская сама и Великий Князь Сергей Михайлович столько обо мне наслушались как о человеке неприветливом, строгом и сухом, что от моего отношения к Кшесинской будет зависеть ее дальнейшая служба.

8 июля 1901 г.

Всеволожский, как и всегда, был очень любезен... О Кшесинской он думает, что она зарвалась в последнее время, и теперь ее положение очень будет трудное. Такая вершительница судеб была одна балетная, жившая с директором театра Гедеоновым, но кончилось тем, что Булгаков бросил ей на сцену мертвую кошку и для этого специально ездил в Москву, где балерина танцевала.

9 ноября 1901 г.

Оригинальную просьбу мне сегодня сообщила г-жа Чиарлоне. Она меня просила защитить ее как начальника, как христианина и как брата. Чиарлоне говорит, что в оркестре к ней стали плохо относиться, и хотя она может дать клятву в том, что она барышня и век такой останется, что ее сила, слава и достоинство заключаются в этом, про нее пустили слух, что она не барышня. Если я ей не помогу и ее не защищу, то она обещала обратиться к Императрице.

5 сентября 1901 г.

Главные причины нападок на "Недоросля" и его постановку это, что теперь приглашены в театр режиссеры, что пьесу тщательно ставят, тщательно репетируют... Бедная Россия, как все-таки легко и бесцеремонно осмеивается всякое проявление хорошей, честной, беспристрастной работы, как зло и злое слово сделались теперь сутью печати. Какие все-таки прохвосты стоят во главе прессы и какое грустное и жалкое глумление составляет цель их статей.

16 сентября 1902 г.

Сегодня у меня была на приеме г-жа Богданова, написавшая пьесу "Развод Леонтьевых". Когда она видела, что не могла меня убедить в постановке ее пьесы, то она стала плакать и говорить мне, что она не знает, что делать, и за себя боится, ибо два ее брата уже сошли с ума от горя. Вот до чего доходят и какие понудительные причины выдумывают истеричные женщины-писательницы.

24 ноября 1902 г.

...Видя деятельность даровитых людей в старости, их непримиримую злобу ко всему молодому, тщеславие, порой кажется, что лучше бы их совсем не было, ибо вред, наносимый ими после апогея славы, настолько силен, что сдерживает всякое движение вперед. Таковы авторитеты Петипа, Направника, Савиной, Ермоловой.

1 мая 1903 г.

...Некий господин Солончук являлся к артистам и просил их разрешения помещать фотографии в журнал. Причем если ему их не давали, то он говорил, что всегда может фотографии получить. Потом выманивал деньги под предлогом, что иначе фотографии будут помещены на последней странице в уменьшенном виде... Я решил обратиться в Сыскное отделение, которое обещало вызвать этого господина и прекратить подобные сборы.

14 августа 1903 г.

Не только светские люди, но даже и отец Иоанн Кронштадтский и тот обращается с просьбами в Дирекцию. Сегодня получил от него письмо, в котором он просит меня об определении некоего Евсеева диаконом в церковь Театрального училища.

/Алексей ФИЛИППОВ/