ДОГОНЯЮЩЕЕ НАС ПРОШЛОЕ

Новая книга Майи Туровской, известного театрального и кинокритика, культуролога, эссеиста, одного из авторов сценария фильма "Обыкновенный фашизм", называется "Blow up, или Герои безгеройного времени-2" (Москва. Издательство "МИК"). Она касается вроде бы старых, жеваных-пережеваных тем и проблем - все того же обыкновенного фашизма в кавычках и без, Чехова в современном прочтении, специфических свойств культуры в тоталитарном обществе, психологических сдвигов в новых российских реалиях, соображений на предмет, что нам Запад и зачем мы ему, рефлексии по поводу быстро текущего времени и т.д. К тому же книга эта представляет собой ряд разрозненных эссе, написанных в разные годы, в разных странах. Кажется, что все это слишком фрагментарно и мозаично, чтобы увлечь читателя и по-настоящему его заинтриговать. Но глубина размышления, но острота мышления автора делает книгу интересной и нужной именно сегодня.

Сегодня стукнуло 30 лет сериалу "Семнадцать мгновений весны", и его снова крутят по телевизору, и немалая часть российской аудитории не откажет себе в удовольствии посмаковать находчивость Штирлица, обаяние Шелленберга и иезуитство Мюллера. А телерепортеры в новостных выпусках будут снова удивляться живучести этой сказки о КГБ.

Между тем в одной из глав "Blow up", никаким боком не касающейся "Мгновений", мы можем найти ключ к разрешению почти всех наших недоумений насчет успеха картины-юбиляра. Глава посвящена фильмам пятидесятилетней и более давности. Это фильмы - герои "холодной войны" с Америкой и всем остальным Западом: "Русский вопрос", "Секретная миссия", "Встреча на Эльбе", "Заговор обреченных", "Серебристая пыль".

Последнему, кстати, исполнилось в этом году ровно полвека, и о нем никто не вспоминает, его нигде не показывают. А зря, как следует из книги Майи Туровской. Впрочем, речь у нее не о художественных или политических достоинствах хитового для своего времени пропагандистского фильма. Речь о другом. Сначала автор обращает внимание на то обстоятельство, что "трудовая и личная честность" наших граждан, живших в условиях аморального сталинизма,"результат" не столько всеобщей веры в Сталина, сколько этого, еще не до конца истощившегося морального и культурного слоя. Затем говорится, что для тоталитарных режимов свойственно эксплуатировать эти человеческие запасы так же, как и прочие природные ресурсы - нефть, газ, уголь, золото и т.д. И, наконец, самое важное - феномен "социал-фрейдизма". В фильмах о коварных и подлых американцах, пособниках фашистов, об аморальных цэрэушниках, о продажных западных политиках, о черносотенных католических клерикалах происходит бессознательное вытеснение "атмосферы взаимной подозрительности, цинизма, страха, сообщничества" из домашнего и производственного обихода советского человека и воссоздание ее там, за кордоном, и награждение ею чужой, враждебной страны.

Туровская прибавляет: "Едва ли авторы фильма сознательно вытесняли собственный "моральный климат" в вымышленную Америку. Скорее всего - старались выполнить социальный заказ, но вытесненное возвращалось в "образе врага".

С этой методологической высоты открывается замечательный вид на любимый фильм чекистов. Все эти разговоры об исторической достоверности "Семнадцати мгновений", о патриотической значимости картины - мимо ее сути. Суть в другом. Татьяна Лиознова (режиссер фильма) и Юлиан Семенов (его сценарист) скорее всего бессознательно вытеснили моральный климат советского карьеризма образца 70-х годов, сопутствовавший нашим гражданам в системе ли КГБ, МВД, в аппарате ли ЦК или в любом другом идеологическом учреждении.

Выдавив его из дома, они разместили его там, за горизонтом, в коридорах власти вымышленного рейха. Добросовестный служака Мюллер, лощеный карьерист Шелленберг и прочие нацистские бонзы - это одна сторона дела. Другая - Штирлиц, кристально положительный герой в гестаповском мундире. Так вот Штирлиц - это бессознательный шестидесятник, которому приходится работать во враждебной ему среде и по большому счету быть агентом, суперагентом истинного гуманизма и подлинной демократии. А если принять во внимание всю теплоту исполнителя главной роли Вячеслава Тихонова, душевность музыки Микаэла Таривердиева, пафосность стихов Роберта Рождественского, могучий вокал Иосифа Кобзона, то понятно, почему обаяние главного героя кажется неотразимым.

Это делалось авторами на бессознательном уровне, и столь же бессознательно узнавалось телезрителями. Сейчас, сознательно препарировав свои былые впечатления, понимаешь, что Штирлиц - это героизированный и романтизированный комплекс шестидесятнического конформизма. Это же все про них, номенклатурных шестидесятников - от Горбачева и до Бовина.

Возвращаясь же к самой книге Майи Туровской, надо признать, что она на редкость богата и другими методологическими подсказками в понимании того, как движется культура во времени. О них еще не однажды придется вспомнить, когда мы будем сталкиваться с кризисными или поворотными моментами в развитии отечественного искусства и форм его бытования.

/Юрий БОГОМОЛОВ/