ИГОРЬ МОИСЕЕВ: "ВЫГОНЮ ЛЮБОГО, КТО ВОЗОМНИТ СЕБЯ СОЛИСТОМ"

У основателя и бессменного художественного руководителя Государственного академического ансамбля народного танца Игоря Моисеева - удивительная, беспрецедентная в мировой хореографической культуре дата: восемьдесят лет назад он начал свой путь в искусстве. С прославленным хореографом встретилась обозреватель "Известий" ЛИДИЯ ШАМИНА.

- Как вы сами считаете, откуда у вас склонность к творчеству?

- От матери. Она была необычайно талантливой и редкой выдумщицей. Могла шить все - от шляпки до мужских штанов. Она была идеальная портниха. Достаточно сказать, что одно время мы жили в Полтаве. Не прошло и недели, как из Киева стали приезжать к ней с заказами. Потому что узнали, что из Парижа приехала великолепная портниха и открыла салон. И потом к ней просто были очереди. Вот так у нее всегда получалось.

- Что вам помогает поддерживать форму в таком преклонном возрасте?

- Раньше я занимался балетным классом, довольно долго. Никогда не пил и не курил. А теперь делаю гимнастику собственного изобретения - что-то из йоги, что-то из классических движений, но главным образом дыхательную. Я изучил множество систем и выбрал то, что подходит именно мне.

- Что вы делаете, если вдруг случается неудача?

- Чувство юмора помогает. Если каждую чепуху принимать за препятствие и переживать, трудно тогда будет. А если неприятности шутя преодолевать, получается намного лучше. Я как-то это освоил быстро, и у меня стало получаться. Знаете, бывают неудачники: как ни повернешь, все не так получается. А есть удачники: как ни повернешь, все хорошо. Мне на этот счет всегда везло. У меня свой рецепт от неудач: никогда не восхищаться тем, что делаешь. Успокоишься - пропало дело. Творческая жизнь вообще утомительная вещь. Работа в тебе круглые сутки - тут и совесть, и свои требования, и понимание того, что нужно, а не дается. Любая постановка требует большой самоотдачи. Надо каждый день преодолевать и лень, и бескультурье, и бездарность, пока артист не сделает так, как нужно. У нас в ансамбле все равны, и я выгоню любого, кто возомнит себя солистом.

- Говорят, ваши артисты стонут от вашего постоянного требования сесть в plie (низкое приседание. -"Известия"), от которого сбивается дыхание и болят ноги. Почему вам так важен этот прием?

- Потому что он подобен пружине, а это энергия. Без нее нет ни самого движения, ни толчка для прыжка - какой же тогда танец? К тому же прием plie дает широту движений, какой нет в иных танцах, и помогает стремительно "брать" сценическое пространство.

- Как вам в СССР удавалось оставаться в стороне от политики партии и правительства ?

- Вступить в партию меня приглашали восемнадцать раз. Я сказал, что я верю в Бога и потому не хочу вступать в партию. За это мне был выговор и замечания. На меня кулаками стучали: как можно держать такой ансамбль, а вы даже не партийный. Я говорю: а если я буду партийный, я от партийности хорошо поставлю? А где же ваши другие тогда? Кончилось тем, что на меня махнули рукой и стали считать за своего. Потому что более модного человека, чем руководитель выездного коллектива, просто не было. Про меня говорили: "Хоть он и беспартийный, но полезнее всякого партийца".

- У вас был долгий роман с Большим театром. Не жалеете, что окончательно расстались с ним?

- Там очень большая зависимость от разных обстоятельств, далеких от искусства, - политика, начальство. А в ансамбле я сам по себе.

- Правда, что раньше девушки в ансамбле были красивее?

- Без сомнения, да еще они были бесконечно преданы делу, с ними я бы, что называется, пошел в разведку. А ситуации были - не дай бог! Одни кремлевские концерты чего стоили, вернее, обязательные после выступлений банкеты, тянущиеся до утра. У моих девчонок была красота, у кремлевских начальников - власть, надо ли объяснять? Я до сих пор помню, как Поскребышев грозил мне кулаком, погоди, мол, доберусь я до твоего ансамбля. Но нас спасало, что Сталин обожал ансамбль, и никто не смел нас тронуть.

- Сталин любил ансамбль, а как вы к нему относитесь?

- При Сталине, может быть, и жили сытно, но сколько людей уничтожили - и крестьянства, и священников. Он принес стране непоправимый вред. Я убежден, что именно он исказил характер русского народа, ведь ставка делалась на оглупление, а такими легче управлять. А характеры? Русские люди изменились начисто, а ведь даже я еще помню людей веселых, добрых, непомерно щедрых. За прошлый век целые поколения выросли в нищете, а это озлобляет, уничтожает личность, что бы там ни болтали о благородной бедности. Хотя, когда мы начинали в 1937 году, у нас даже репетиционного зала не было, нас отовсюду гоняли, и только преданность артистов спасала положение.

- Говорят, из всех первых девушек вашего ансамбля самой красивой была ваша жена?

- Она пришла в ансамбль весной 1941 года, и первое, что меня поразило, - ее огромные лучистые глаза. Когда она просто шла по улице, на нее оглядывались, так она была хороша. Лучшим способом уберечь ее от нападок было выдать ее замуж. И когда за ней стал ухаживать сын маршала Конева, я даже был рад. Сам маршал Конев как-то подсел ко мне и стал расспрашивать: что это, мол, за танцулька такая, не легкомысленная ли жена для сына? И я стал расписывать ее достоинства, как заправская сваха. Позже маршал Конев признался мне, что души в ней не чаял. И я с ним согласен. Мы вместе вот уже 30 лет. Более порядочного и чистого человека я не знаю. Без нее я не мыслю своей жизни.

Любимая реплика Игоря Моисеева

Вас так хорошо принимают, а вы так плохо танцуете!

Анекдот от моисеевцев

Гастроли в Буэнос-Айресе. Сначала суточный перелет, наутро - зубодробительная репетиция, вечером - еще более выматывающая генеральная. Репортеры, критики в восторге. Импресарио подлетает к Моисееву: "Маэстро, я восхищен! После такого трудного пути, репетиций - и такие восхитительные танцы!" Моисеев только вздохнул: "Если бы они еще всю ночь не пили!"

Я рассказывала всем, как "городская сумасшедшая", что нужно идти туда и смотреть

Тренер Татьяна Тарасова:

- Я думаю, что мы все должны быть счастливы, что мы живем в то время, когда живет и творит самый выдающийся балетмейстер в мире Игорь Александрович Моисеев. Я ему благодарна за всю свою жизнь. Потому что только у него я испытывала восторг. Всегда, на всех премьерах и просто на спектаклях, и просто на репетициях. Это чувство так тяжело достигается. А он это делал с такой легкостью, что нас поднимало всех со стульев, и мы кричали "браво". И после его спектакля я куда-то бежала, я была переполнена тем, что видела. И я рассказывала всем, кого встречала, как просто "городская сумасшедшая", что нужно идти туда и смотреть, потому что это чудо из чудес. И так со мной происходило всегда.

Его фамилия была для нас заколдованная

Балерина Ольга Лепешинская:

- Пожалуй, я одна из немногих, которые помнят его еще в балетном трико и в балетном костюме. Это был 1927 год, шел балет "Красный мак". Вдруг моя подружка толкнула меня локтем и сказала: "Посмотри, с правой стороны!" Это был второй акт "Красного мака", танцуют фениксы. И первый феникс с правой стороны - Моисеев. Его фамилия была для нас заколдованная. Потому что у него был замечательный арабеск. Это движение, которое вообще руководит всем балетом, как известно. Арабеск должен быть обязательно хорошим. И я до сих пор помню линию его арабеска.

Какой возраст, когда он в свои 98 лет может наизусть прочитать "Песню о купце Калашникове"

Елена Щербакова, директор Государственного академического ансамбля народного танца под руководством Игоря Моисеева:

- Он каждый день приходит на работу, сидит на репетициях и удивительно точно делает замечания. Причем делает те замечания, которые не видит порой ни один из его помощников. Какой возраст, когда он в свои девяносто восемь лет может наизусть прочитать "Песню о купце Калашникове"? Он разговаривает с молодыми артистами, и я вижу, что ему интересно с ними говорить. Он всегда, всю свою жизнь идет на шаг впереди. И благодаря этому все его произведения, я думаю, будут жить всегда. Самое главное - их сохранить. Не переделать, не изуродовать, не забыть. Потому что потенциал настолько велик в ансамбле, все, что сделал Игорь Александрович, это уникально не только для России, а для всего мира.

Если говорить о профессионализме, начинать надо с Моисеева

Майя Плисецкая об ансамбле Игоря Моисеева:

- Это такое совершенство, до которого тогда никто не был доведен. Ни в балетном театре, ни в эстраде, ни в ансамблях, нигде. Он этого совершенства достигал один. И я думаю, что в таком совершенстве исполнения заключался секрет его успеха. Ведь по всему миру они выступали, и нигде не было ничего подобного. Он был один с таким ансамблем, с таким совершенством. Знаете, это и есть профессионализм. Если люди говорят о профессионализме, то надо начинать с Моисеева.

Он мог ходить в одном пиджаке годами

Бывшая солистка ансамбля Нелли Бондаренко:

- Он абсолютно не обращал внимания на то, как он одет. Он мог ходить в одном пиджаке годами. В хорошем пиджаке. Но с годами он приобретал уже не такой вид. Ну это не волновало его. Совершенно не волновало. И вот Моисеев купит какой-нибудь очередной там пиджак или еще что-то. Приходит. Он очень любил хвалиться. Как ребенок хвалится игрушкой, так он - покупками. Вот придет. Мальчишки его обступят. Он за кулисами говорит: во какой пиджачок купил, смотрите. А материал какой? Все время вот так вот делал. Все время. А какой материал? Все: да, Игорь Александрович, да. А сколько отдали? Он называет сумму. "Игорь Александрович, да мы точно такой же видели в два раза дешевле. Что же вы не там купили". Ах! Он так расстраивался. Он так переживал, что переплатил. А потом он говорил: ну хорошо, я же не могу ходить по тем магазинам, где вы везде шастаете. Я, говорит, обязан заходить в приличные магазины и покупать вещи там.

Мы, девчонки, абсолютно все были в него влюблены

Наталия Касаткина, руководитель Государственного театра "Классический балет":

- Когда он ставил "Спартак" в Большом, мы, девчонки, конечно, в него были влюблены абсолютно все. Думаю, я не первая об этом говорю. Потому что иначе невозможно. Это настоящая мужская одухотворенная красота. Это ум. Это буква "р", такая обаятельная - очень. Взгляд, улыбка. Чувство юмора. Так, как он умеет шутить, я не знаю, кто еще может.

/ЛИДИЯ ШАМИНА/