ОПЕРА НА КОНЕЦ ВРЕМЕН

"Милосердие Тита" - предпоследняя опера Моцарта, которую композитор писал практически одновременно с "Волшебной флейтой" и которая так и осталась в тени его финального шедевра. Это странное сочинение, написанное в старинном жанре оперы-сериа (то есть серьезной оперы, в отличие от оперы-буфф) на сюжет из древнеримской истории, доверили в Зальцбурге не менее странной команде: молодому и весьма радикальному австрийскому режиссеру Мартину Кушею и мэтру послевоенного аутентизма маэстро Николаусу Арнонкуру.

Кушей - главная лошадка, на которую поставил новый интендант Зальцбурга Петер Ружичка, старающийся ни в чем не уступать своему предшественнику Мортье, который прославился передовыми и даже скандальными театральными вкусами. С 2005 года Кушей вступает в руководство театрально-драматической частью фестиваля. А год назад, также в компании с Арнонкуром, он уже выпустил здесь очень необычного "Дон Жуана". Спектакль оставил часть публики в недоумении, но сделал знаменитой мариинскую красавицу Анну Нетребко, которая спела в нем Донну Анну. Теперь весь Зальцбург завешан измученно улыбающимися изображениями хорошенькой звезды (этот год фирма "Deutsche Grammophon" решила провести под знаком мощнейшей рекламной кампании Нетребко). А Кушей, устроив некоторое время назад серьезный скандал в Байройте (где отказался ставить уже запланированного на следующий год "Парсифаля"), опять набрал отличный молодой состав (причем на фоне безусловно звездных Михаэля Шаде в роли Тита и Весселины Казаровой в роли Секста ничуть не слабее выглядит безвестная рижанка Элина Гаранча, исполняющая партию Аннио) и продолжает терроризировать зальцбургскую публику.

Если в "Дон Жуане" декорация представляла собой круглую вертящуюся конструкцию с хлопающими дверьми и непритязательной атмосферой общественного туалета, то в "Тите" декорация стоит на месте, а сквозь нее, наоборот, непрерывно бегают люди. Но ощущение неприкаянности и изо всех щелей сквозящей ирреальной пустоты - то же, что и в "Дон Жуане".

Вся сцена представляет собой унылый четырехэтажный блочный долгострой, в центр которого впаяно мрачное жилище императора Тита, своей черной мраморной колоннадой напоминающее станцию метро "Автозаводская". Серую блочную размеренность разнообразят кое-где просматривающиеся душ, раковина, телефон, незамазанные розетки, ярко-красные огнетушители. Огнетушители все равно, как выясняется, ни от чего не спасают, потому что заканчивается первое действие терактом и поджогом (у Моцарта это горит Капитолий), в результате которого на разные этажи здания тяжело выползают задыхающиеся от бутафорского дыма хористы, заражая паникой сидящих в зале зрителей.

Перед началом второго действия пришедшая в себя публика устраивает очень характерное для здешних мест показательное выступление под названием "Зальцбург и Арнонкур". Дирижер Арнонкур является одной из священных коров Зальцбурга, и как всякую священную корову его модно критиковать. Моцарта он, действительно, уже второй год играет с такой надменной медлительностью и невозмутимостью, что кажется, будто речь идет не о живом спектакле, а об академическом собрании сочинений. Поэтому, дождавшись выхода почтенного маэстро к Венскому филармоническому оркестру, публика делится на две части и исправно орет: одна часть - "бу", другая - "браво". Наоравшись, послушно слушает дальше.

Во втором действии так и не достроенная блочная конструкция оказывается обгорелым пепелищем. Единственное произраставшее на этой безрадостной территории деревцо стоит без листьев, огнетушители сорваны. Из мира, полного ожиданий и предчувствий, мы попадаем в какой-то конец времен, где все объято скепсисом и безнадежностью. В этот момент неплохо вспомнить содержание прилагающегося к спектаклю буклета, состоящего, главным образом, из текстов Сенеки, Платона и современного словенского философа Славоя Жижека с цитатами из Мишеля Фуко, Ника Кейва и Depeche Mode.

Действие, между тем, прекращается вовсе. До пожара герои оперы (их всего шестеро) все-таки чего-то хотели, о чем-то мечтали, кого-то любили и непрерывно занимались сексом (эротические сцены поставлены с большой раскованностью, пикантность им придает то обстоятельство, что две из четырех брючных партий Моцарт написал для низких женских голосов, так что любовью заниматься приходится большей частью женщинам).

После пожара же ни о каком сексе не может быть и речи. Им всем не до того. Их всех колбасит. Если обратиться к довольно-таки запутанному сюжету, то Секст страдает от того, что предал своего друга, императора Тита, императорская невеста Виттелия - от того, что обрекла на смерть любящего ее Секста, Тит - от того, что не в состоянии топнуть ногой и всех наказать, потому что даже название оперы указывает на его удивительное милосердие. И так далее. Но Кушей, конечно, рассказывает не про какие-то конкретные беды, а про гораздо более общие вещи - одиночество, непонимание, бессилие. И это умение приоткрыть дверь, за которой таятся бездонные пропасти человеческих страхов, и есть самая мощная сторона его таланта.

В отличие от богатого на эффектные чудеса "Дон Жуана", "Тит" гораздо лаконичнее и сдержаннее. Это тонкая психологическая драма обреченных людей, и когда взгрустнувшая Виттелия залезает попой в раковину и сидит там, болтая босыми ножками, становится понятно, что ничем хорошим - несмотря на запланированный Моцартом happy end - это не кончится.

Так и есть. В финале Тит накидывает на траурный наряд Виттелии подвенечную фату, а одетый в черные одежды народ выносит столики с белыми скатертями, чтобы отпраздновать императорскую свадьбу. Погорелые декорации становятся похожи на внешний вид московского ресторана "Рис и рыба". Только вместо рыбы на каждый столик кладут по раздетому до пояса безропотному мальчику. Празднующие поворачиваются к зрителям и улыбаются такими же заботливыми улыбками, как Нетребко в рекламной кампании "Deutsche Grammophon". Становится жутко.

/Екатерина БИРЮКОВА/