ОЛЬГА ЯКОВЛЕВА: "МНЕ НЕИНТЕРЕСНО ЗАНИМАТЬСЯ ШАРАДАМИ"

Великих театральных артистов уже почти нет и скоро не будет вовсе. Великий артист - это ведь не просто артист талантливый, очень талантливый или даже гениальный. Это обязательно еще и кумир. Выразитель дум. Воплощение надежд. Персонификация идеала. С тех пор как человечество изобрело кинематограф, звезды стали зажигаться не на сцене, а на экране. Прима и муза Анатолия Эфроса Ольга Яковлева стала одной из последних театральных легенд.

Ее слава была завоевана исключительно подмостками. В кино она почти не снималась. На телеэкране появлялась редко. Но для Москвы стала предметом поклонения. Ее способность влюблять в себя - главное качество подлинной звезды - была феноменальной. Победительной жизнестойкости советских женщин она, сама того, вероятно, не сознавая, противопоставила победительную беззащитность, сражавшую наповал сильную половину человечества. "Хотелось броситься на сцену и оберегать ее, оберегать", - вспоминал много лет спустя один известный театровед.

- Вы, насколько я знаю, недавно ввели сразу несколько молодых артистов в один из лучших спектаклей "Табакерки" "Последние". Вам не хотелось самой заняться режиссурой?

- Режиссурой, да что вы. Какой из меня режиссер!

- Или преподаванием?

- И преподаванием тоже не очень. Я преподавала некоторое время. Но это требует такой отдачи и такой затраты времени, что я не могу себе ничего подобного позволить. Мне самой еще играть хочется.

- У нас тут Чеховский фестиваль недавно закончился. Вам удалось что-нибудь на нем увидеть?

- Нет, знаете, как-то не получилось. И потом, я ждала, что Чеховский фестиваль что-то чеховское привезет. А там было много всего - и уличный театр, и восточный, и барабаны всякие, и кони. Все кроме Чехова... Наверное, это нужно. Это кому-то интересно. Особенно широкой публике. Но при чем тут Чехов? Тогда надо было назвать фестиваль как-то иначе. "Театр в его разнообразии" что ли...

- Но никакого специального смысла в этом названии нет. Чеховский фестиваль - это просто бренд. К тому же помимо уличного театра и коней на нем были еще и собственно драматические спектакли. Некоторые из них поставлены крупными западно-европейскими режиссерами, такими, как Кристоф Марталер или Франк Касторф. И я вот ловлю себя на мысли, что ни в одном из них не могу представить актрису вашего дарования. В современный театр вы решительно не вписываетесь.

- Для того чтобы понять это, совсем не надо собирать западных режиссеров. Достаточно собрать наших. Я вот хожу на некоторые постановки и слышу, как люди говорят: "Ой, как стильно". Ну да, думаю, стильно. Ну и что? Душа-то не затронута. Моя уж точно. На "стильно" можно посмотреть пять минут. На "красиво" еще пятнадцать. Но просидеть два акта... Театр ведь создан для эмоциональных впечатлений. Причем любой, в том числе клоунский и площадной. Я на "Snow show" Полунина плакала настоящими слезами. Это театр. Другой, но театр. А прихожу иногда к самым видным режиссерам и чувствую, что мне неинтересно заниматься шарадами, которые один так поймет, другой иначе. И понимают-то чаще всего неверно. Я, помню, смотрела "Дядю Ваню" Някрошюса, и там замечательно была разработана линия Вафли. Он ближе к финалу смахивал к себе в рубашку пузырьки Елены Андреевны, отходил в сторонку и начинал их нюхать. И в этом была такая тоска - по лучшей жизни, по другим запахам, по иному воздуху. Потом приходит Елена Андреевна, подставляет шляпу, и он стеснительно сбрасывает туда все эти сокровища. Что только критика по этому поводу не писала. Фетишизм. Токсикомания. Все, что угодно, кроме главного.

- А каков был коэффициент соответствия того, что писали об эфросовских спектаклях, и того, что он действительно говорил вам на репетициях?

- Редко, но попадания бывали. Но только если смотрели незамутненным глазом. Почему рукава у женщин широкие в "Трех сестрах"? Почему дерево перевернуто? Почему они все в зеленых тонах? Сразу начинаются какие-то мудреные трактовки. А на самом деле в зеленых тонах, потому что весна, пробуждение, май, надежды какие-то, хорошее настроение. Обязательно надо связать режиссерский ход не с чем-то простым и очевидным, а с усложненным. Это неправильно. По большей части тот смысл, который угадывали в спектаклях, на самом деле там и не ночевал.

- Сейчас в наш театр нагрянуло целое поколение молодых режиссеров. Некоторые из них вроде Кирилла Серебренникова или Нины Чусовой ставят спектакли со звездами вашего призыва - Мариной Нееловой, Анастасией Вертинской… Вы могли бы работать с подобными режиссерами, да еще в какой-нибудь современной пьесе вроде "Shopping&Fucking"?

- Ох, нет. Как бы это сказать. Если бы мне дали гарантию, что это будет выразительно, но не агрессивно, не пошло, не безвкусно. Там же много лишнего делается просто ради эпатажа. Если бы мне сказали, что это будет очаровательное живое действо, которое еще будет эмоционально и умно. И что это будет про меня, а не про каких-то монстров. Вот тогда бы я с удовольствием.

- Но, знаете, пошлость бывает разная. Есть громкие и брутальные спектакли, а есть тихие и банальные, те, в которых, как выразился один уже не очень молодой режиссер, читают стихи при свечах. Вас этот второй вид пошлости не пугает?

- Не знаю, не знаю. Я не очень представляю, о чем вы говорите. Я все же не могу вообразить себе Марину Неелову, которой напялили подставной зад. Это все ширпотреб, если бы хотя бы что-то оригинальное придумали.

- С кем вы мечтали бы работать сегодня. Такие вообще есть?

- С Фоменко. У него есть такая условная легкость формы при серьезности содержания и прелестности воплощения.

- А тот же Някрошюс? Вы видели его "Вишневый сад" с нашими артистами?

- "Вишневого сада" я не видела. И я не очень знаю, как он работает. То, как он разобрал "Дядю Ваню", мне очень понравилось. Он очень тонкий человек. С другой стороны, я смотрела его же "Трех сестер"... Все заткано, заткано. Каждый сантиметр продуман. Режиссура, режиссура... Но девочки все одинаковые. Где Наташа, где Ирина - не разберешь. Может быть, это трактовка. Но мне на сцене все равно нужно лицо. Мне нужно его разглядеть, а потом уже можно сопереживать.

- А может, есть какие-то роли в мировом репертуаре, которые вы могли бы сыграть совершенно самостоятельно, как великие актрисы прошлого - Ермолова или Дузе. Режиссерский театр ведь всего насчитывает какие-то сто с небольшим лет. Раньше-то без режиссеров как-то обходились. Вот играете вы, скажем, как Сара Бернар, и не нужны вам никакие углы зрения, построения, просто на одной актерской психофизике.

- Но я же не смогу отвечать за весь спектакль.

- Так и не нужно.

- Но как же? Тогда ведь будет полный бедлам.

- То есть в эстетический успех подобного начинания вы не верите?

- Да зачем это вообще надо - пришел и смотришь на одну актрису. Нет у меня нет таких амбиций. Мне нужен взгляд со стороны. Я должна понимать, что мне идет, а что нет. Не в плане шляпки, а в плане рисунка роли, характера. Эфрос всегда ясно и четко объяснял, под каким углом зрения собирается ставить пьесу. Что главная героиня "Месяца в деревне" - не просто барыня, у которой случился романчик, а женщина, которая не прошла какого-то пути молодости. Она выросла, ее выдали замуж, она родила ребенка, и теперь она хочет задним числом прожить ту жизнь, которой оказалась лишена. Или "Женитьба" Гоголя. Она была увидена сквозь призму "Шинели", то есть с точки зрения маленького человека с его желанием что-то изменить в своей жизни. Тогда, говорил Эфрос, не будет сытых и довольных на сцене, а будут страждущие. Их всех должно быть жалко. Все равно главное - режиссер. Он сваями вбивает концепцию. А потом еще должен объяснить артисту, через что ее выразить.

- И часто вам объясняют?

- Ну что вы. Я же об идеальном варианте говорю. Бывает, спрашиваю за две недели до премьеры: "Так о чем все это?", а мне отвечают: "Над этим вопросом я еще не задумывался".

- Вот видите. Абсурдность ситуации заключается в том, что сейчас режиссером называется любой человек, закончивший соответствующий факультет. А ведь поначалу им можно было стать лишь в силу естественных причин. Было некое театральное сообщество, из него выделялся один человек - Мейерхольд ли, Станиславский, - который руководил другими, как право имеющий.

- Да, конечно. А что поделаешь? Я уже отравлена режиссурой. Единственное, в чем мы можем быть самостоятельны, - выполняя задачу постановщика, в определенных рамках протащить свой уклон. Не отрицая режиссерской идеи.

- По-моему, у нас получается странное интервью, в котором вы, едва ли не главная театральная звезда страны, отстаиваете принципы режиссерского театра, а я кричу: "Артист! Артист!"

- Да, смешно получается.

- Вам не кажется, тем не менее, что пути режиссерского театра и крупных артистов медленно, но верно расходятся?

- Я, честно говоря, действительно это ощущаю...

/Марина ДАВЫДОВА/