НЕЗНАКОМЫЙ ОБЛОМОВ

Все началось с работы над пьесой Михаила Угарова "Облом-off", а закончилось работой над ее первоисточником. Спектакль поставил Игорь Коняев - режиссер, чья предыдущая работа "Московский хор", сделанная в МДТ вместе со Львом Додиным, получила "Золотую маску" и стала одним из главных событий двух последних театральных сезонов.

В своей лихо сделанной истории, облетевшей всю Россию (в одной Москве идет аж три ее варианта), Михаил Угаров создал из Обломова отечественный вариант Питера Пэна, забавного мальчишки-барчука, решительно отказывающегося взрослеть. "Когда мы приступали к работе над пьесой Угарова, я клялся, что не прикоснусь к роману Гончарова", - утверждает Игорь Коняев. Однако в ходе репетиций постепенно среди милых холмиков угаровской истории стали проступать более глубинные слои, возник увесистый том романа Гончарова и уже не отпустил от себя.

Метод "сочинительской режиссуры", когда сценическое действо рождается прямо на репетициях в контакте непосредственно с великой прозой, привычен для самого Игоря Коняева, для художника Алексея Порай-Кошица и для исполнителя главной роли Петра Семака, принесших в театр "Балтийский дом" навыки работы в МДТ. Пьеса "Облом-off" стала трамплином, оттолкнувшись от которого пытались заново прочесть историю Ильи Ильича Обломова.

Красивый, сильный, тренированный человек, в порыве гнева с места легко вспрыгивающий на железную кровать, с бархатным голосом (от раската которого тоненько дребезжал стакан на тарелочке) существовал в больничном пространстве, которое для него явно было тесновато. Он не вписывался в унылые ряды кроватей, белых тумбочек, кафельных плиток пола, белых стерильных ширм-занавесок. Этот Обломов походил на атлета, по травме после изматывающих соревнований попавшего на больничную койку. Петр Семак играет не привычного лентяя и лежебоку, но человека смертельно уставшего: телом (ему мешают даже привычный видавший виды халат и дырявые шерстяные носки), душой, отказывающейся делать любые усилия. Он вяло отбивался от напора Штольца (Валерий Соловьев), натягивая парадный жилет и повязывая галстук. Можно было гадать, что именно утомило его, но крупность, природная цельность, ясность натуры не вызывали сомнений.

В поздних записных книжках Немировича-Данченко есть поразительная запись: "Страсть есть нечто совершенно реальное, а любовь - что-то невероятно исключительное, потому что любят не человека, а свое место около него". Любовь на сцене встречается еще реже, чем в жизни. Последние лет двадцать в театре не было ничего подобного эпизоду, где Обломов в исполнении Петра Семака слушает поющую Ольгу Ильинскую. Летят мощные звуки "Casta diva" (играющая Ольгу Елена Ушакова - стажер Академии Мариинского театра), Обломов молча смотрит на нее. И происходит невероятное: мы видим, как рождается любовь, как она поднимается теплой волной и затопляет этого человека. Любовь, обрушившаяся водопадом, пугающая, немыслимая, та полнота проживания жизни, которая почти болезненна. Радость от открывшегося нового мира здесь неотделима от боли и страха. Он произносит "Ольга меня любит" с тем ужасом, с каким говорят: "В доме пожар!" В настоящую любовь с неизбежностью входит чувство собственной ничтожности рядом с любимым, чувство невозможности счастья. Этот Обломов с ужасом вглядывается в себя: не могу, не достоин. Сцена прощания заканчивается на той ноте, когда понятно, что рвется сердце, лопаются сосуды, не выдерживает душа.

"У меня был удар", - объяснит он потом Штольцу. Он как будто становится меньше ростом, испуганно вздрагивает от любого стука. Благодарно принимает заботы Агафьи Матвеевны (Регина Лялеките), так уютно кутающей его в вязаные кофты, мелющей кофе, ловко подсовывающей после стопки водки хрустящий соленый огурец. Теплая привязанность к заботливой хозяйке не имеет ничего общего с только отгоревшей любовью. Раз воскресает прежний Обломов, который кричит в ответ на угрозу Штольца ввести сюда Ольгу, чтобы она увидела его, теперешнего, жалкого, опустившегося. Через всю сцену летит костыль: "Ради Бога уйди!"

После известия о смерти Ильи Ильича сжималось сердце, как будто из жизни ушел кто-то близкий, кто-то необходимый, кто-то редкий и уникальный и теперь жизнь вокруг стала беднее. Десятки и сотни представлений мы благополучно забываем на следующий день или через неделю. Забыть этого Илью Ильича Обломова вряд ли удастся.

/Ольга ЕГОШИНА/